В июне 1848 года, в Париже, на улице Нотр-Дам-де-Лоретт родился мальчик, которого назвали Поль. Это был Поль Гоген. Ему суждено было стать одним из величайших и загадочных художников XIX века.
Многих писателей привлекала, и до сих пор привлекает, судьба этого художника. Знаменита книга Сомерсета Моэма "Луна и грош", знаменит и ее герой Чарльз Стрикленд - человек, образ которого прочно сросся в общем понимании с образом Гогена. Книга Моэма бессмертна, бессмертен и миф, созданный на ее страницах. Стрикленд - неординарная личность. Внезапно, в сорок лет, в середине своей благообразной жизни, он ощущает вдруг бешеный порыв к творчеству. Он бросает семью и посвящает себя живописи. Он не любит больше ни жену, ни детей, он любит только искусство. Он отвергает жизнь. Он одержим, он безумен. Дьявол вселился в него. Вселенная пуста и бессмысленна, смысл имеет только то что он делает, только его поиск истины. И он познает ее. На далеком южном острове, умирая от мучительной проказы, слепой и беспомощный, он расписывает стены своей хижины великими, гениальными картинами, а потом приказывает своей верной женщине-таитянке сжечь все, потому что человеку познавшему тайны бытия земная слава ни к чему. Красивая история, но многие поверили в нее как в реальность. А был ли таким Гоген?
Ирвинг Стоун в своей книге о Ван Гоге "Жажда жизни" уже совсем по другому рисует образ художника. Он делит книгу на части и одна из этих частей называется "Париж". Тулуз Лотрек, Анри Руссо, Ван Гог, Гоген - все они встречаются в этой части. Все они художники. Все они не признаны. Веселый, немного циничный, но жизнерадостный Гоген Ирвинга Стоуна совсем не похож на мрачного молчуна Чарльза Стрикленда. Он постоянно разыгрывает несчастного и наивного Анри Руссо, подсовывая ему любовные записочки, писанные, якобы, от лица некой дамы, жаждущей встречи. Ходит вместе с Лотреком по улицам специально противопоставляя свой огромный рост и силу его уродству. Часто, громко и заразительно хохочет, а потом уезжает на Таити и остается там навсегда. Это сильный, смелый и одинокий человек.
Поль Гоген был и таким, каким описал его Моэм и таким, каким нарисовал Стоун, и не был ни тем, ни другим одновременно. Поль Гоген был живым человеком.
Свое короткое, но счастливое детство Гоген провел в Перу, в городе Лиме. Туда в 1849 году бежали его родители от волнений французской столицы. Этот солнечный город отложил отпечаток на всю жизнь художника. Скитаясь по миру, нищенствуя и безуспешно пытаясь заработать себе на жизнь живописью, Гоген искал именно этот рай, именно это счастье, которое ему довелось пережить в детстве - и не нашел его. Пальмы, магнолии, ламы с "лебедиными шеями", ястребы, сидящие на крышах домов, африканцы, азиаты, индейцы: разноцветные люди - все это было реальностью для маленького Поля. Эту реальность ему и пришлось покинуть в 1855 году. Что же, рая его лишили, так он найдет его сам. И малыш Поль становится матросом, поступает на торговое судно учеником лоцмана.
Пять лет посвятил Гоген океану и понял, что это была ошибка. Южная Америка, Патагония, Полинезия, Генуя, Лиссабон и даже Лондон - все эти страны и города оставались за бортом. Он мог сойти на берег, но не мог там остаться. Он был пленником океана и невзлюбил его за это. Постоянные скитания по многочисленным морям земного шара не приносили успокоения. Ни на йоту он не приблизился к своей мечте, к своему раю.
Уже тогда, будучи моряком, Поль рисовал в часы досуга. Тогда он не придавал этому особого значение, он делал это скорее от скуки, чтобы убить время.
В конце 60-х годов умерла Алина, мать Гогена. Юный моряк остается круглым сиротой, отец - Кловис Гоген - умер, когда художнику не было и двух лет. Старшая сестра Мария не испытывала особо нежных чувств к своему брату, поэтому единственными другом Гогена в то время была семья Ароза, и в частности сам Гюстав Ароза - близкий друг Алины. Он и устроил Поля на биржу.
Молчаливый, замкнутый юноша многим казался высокомерным и неприятным. Он не нашел друзей и единомышленников среди коллег. И теперь, облачившись в элегантный костюм и цилиндр, он не переставал мечтать о далеком экзотическом рае. Его серо-зеленые глаза под тяжелыми веками всегда были подернуты легкой поволокой, и смотрели как будто не прямо на собеседника, а куда-то сквозь него.
На деловом поприще Гоген действовал довольно успешно. Скупой на слова посредник умел убедить нерешительных биржевых спекулянтов, соблазнить их выгодной перспективой, выдать надежду за уверенность. Он не боялся рисковать, так как риск не стоил ему больших усилий: он не гнался за благосостоянием.
Вечера биржевой маклер проводил в гостях у Ароза. С этого времени можно начинать отсчет в жизни Гогена-живописца.
В семье Ароза почти не говорили о финансовых делах. Гюстав Ароза и его брат Ашиль при первой возможности отвлечься от деловых забот возвращались к любимой теме - искусству, живописи. В доме Ароза было полно картин, он их коллекционировал. Вместе с дочерью Гюстава Маргаритой, которая хотела стать художницей, Гоген начал писать. Еще не видя цели, Поль действовал в слепую. Копировал великих мастеров. Любимого Коро.
Это было время расцвета импрессионизма во Франции. Все больше и больше поддаваясь магии красок, Гоген заражается яркой живописью импрессионистов. Он сводит знакомство с Писсаро и, на какое-то время Писсаро становится его ближайшим другом и учителем. Поклонник Мане и импрессионистической живописи, убежденный сторонник светлой палитры, он повторял Гогену, как прежде Сезанну, что писать надо только тремя основными цветами: красным, желтым и синим, и их непосредственными производными. Гоген, уже успев обзавестись семьей, женой Меттой и очаровательным малышом Эмилем, во всем слушается своего наставника. Разрываясь между двумя жизнями: зарабатывая деньги честным трудом биржевого маклера, а вечерами предаваясь мечтам перед мольбертом с палитрой в руках, Гоген понимал, что дальше любителя ему не продвинуться. "Я бросил все. - Говорил ему Писсаро. - Искусство не терпит половинчатости." Однако произнося такие возвышенные речи сам Писарро был совсем не против, если Поль покупал у него несколько работ. Гоген был единственным человеком, который позволял ему не умереть с голоду. Позже, поддавшись искусству, Гоген потеряет друга. Писсаро никогда не поймет как можно писать под влиянием идеи, символа, сам он основывался всегда на одних ощущениях, это было "честным", на его взгляд.
В конце 70-х дела на бирже шли успешно. Гоген богател и расходовал свои деньги не скупясь. Стены своего дома он увешал картинами. Писсаро, Ренуар, Дега, Сезанн, Моне - было у кого учиться. В это же время он покупает одну из картин Мане "Голландский пейзаж" и обращается к самому художнику, желая приобрести еще какое-нибудь произведение творца "Олимпии". Мане пришел к Гогену в мастерскую и, возможно, тогда впервые увидел работы художника. Анри Перрюшо так описывает эту встречу в своей книге "Жизнь Гогена".
"- Очень хорошо! - Сказал Мане, прищелкнув языком, что выражало у него восхищение.
- Что вы! - Возразил Гоген. - Я всего лишь любитель!
- О нет! - Ответил Мане. - Любители - это те, кто пишут плохие картины."
На выставке импрессионистов в 1881 году заметил его и Гюисманс. Его внимание привлек "Этюд обнаженной натуры". "В этом году, - писал эстет-натуралист, - г-н Гоген представил произведение воистину самостоятельное... Эта плоть вопиет. Нет, это не та ровная, гладкая кожа, без пупырышков, пятнышек и пор, та кожа, которую все художники окунают в чан с розовой водицей и потом проглаживают горячим утюгом. Это красная от крови эпидерма, под которой трепещут нервные волокна... За долгие годы г-н Гоген первый попытался изобразить современную женщину... Ему это полностью удалось, и он создал бесстрашную, правдивую картину."
Но хотел ли Гоген писать "правдивые картины"?
Мечтатель, символист он все дальше и дальше удаляется от реализма. Даже импрессионисты кажутся ему слишком реалистичными. Он не хочет отражать видимое, за каждым предметом он ищет смысл.
1882 год ознаменован для Франции мощным финансовым кризисом, под ударом оказались тысячи людей. Для многих это был крах, но не для Гогена. Теперь, наконец, он сможет посвятить свою жизнь живописи, теперь он не будет заниматься ею украдкой в свободное от работы время, ненавистной работы, которая все равно больше не приносит денег. Теперь он станет профессионалом. Январским вечером 1883 года, придя домой Гоген заявил жене, что уволился с работы, и что теперь он будет только художником. Метта пришла в ужас, она подумала, что он сошел с ума. На то время у них было уже пять детей.
И начались скитания...
8 лет, до того как уехать на Таити, Гоген пытался найти себя, найти место на планете, где можно было бы жить, творить и не мучаться постоянно поиском денег, не отвлекаться от своего искусства. Его жена уехала в Данию к родственникам, забрав с собой детей. Поль сначала тоже хотел обосноваться там вместе с семьей, но ничего из этого не вышло. Северный воздух не приносил ему удачи. Он вернулся в Париж, чтобы нищенствовать в одиночестве. Он не мог больше идти на компромисс, он полностью посвятил себя живописи. "На этой земле надо исполнять свой долг," - часто говаривал Гоген. Позже Ван Гог напишет о нем: "Этот наш друг любит дать почувствовать, что хорошая картина равноценна хорошему поступку. Он не то чтобы прямо это говорит, но, в общем, трудно, имея с ним дело, не думать о какой-то моральной ответственности."
Панама, Мартиника, Бретань, Понт-Авен, Арль, наконец, - все эти остановки на пути Гогена наложили свой отпечаток на творчество художника. Вот произведения этого периода: "Борьба Иакова с ангелом" (в этой картине искусствоведы находят сильное влияние японской живописи, которой художник увлекался некоторое время) "Кафе в Арле", "Желтый Христос", "Прекрасная Анжела", множество автопортретов. Он не был полностью одинок, все это время вокруг него были художники, " ученики", какими он несомненно их считал. Молчаливый и замкнутый он умел проявлять власть и даже деспотизм. Покоренные его талантом многие подчинялись его силе, начинали писать как он. Эмиль Бернар, Лаваль, де Хаан, Серюзье. Даже Ван Гога, в то короткое время, которое они прожили вместе в Арле, Гоген пытался заставить писать не с натуры, а по памяти, работать над картиной только тогда, когда "знаешь ее наизусть". "Линия - это и есть цвет, - говорил Поль своим друзьям, - потому что она создается только контуром пятен", или "Квадратный сантиметр зеленого посреди зеленого сукна бильярда зеленее, чем изолированный в пространстве", или "Уродливое может быть прекрасным, миловидное - никогда."
Работая в Арле с Ван Гогом, в Париже, в Понт-Авене, даже на Мартинике, он никогда не забывал о семье, не переставал писать жене. Метта вела себя довольно капризно, она отвечала далеко не всегда, она сердилась на своего мужа. Как мог он бросить ее и детей ради этих холстов покрытых толстым слоем краски. В 1891 году, перед отъездом на Таити, он приедет в Копенгаген, чтобы в последний раз увидеть свою семью. Сам художник не знал, что этот раз последний. Обнимая своих любимых Алину и Кловиса, названных в честь родителей (они еще помнили его в отличие от младшеньких) Гоген думал, что через три года вернется и они с женой "поженятся снова".
Таити - рай на земле! Страна, где не нужны деньги, отгороженная от Европы и цивилизации, дикая и прекрасная, исток и начало всего. Там он будет свободен, там найдет то, что искал всю жизнь, там выполнит свой долг до конца. А потом жена и дети приедут к нему и тогда они будут, наконец, счастливы.
Пока Гоген предавался мечтаниям, вокруг него кипели страсти. К своим 43 годам он сумел, все таки, собрать вокруг себя людей, заставить восхищаться собой. Символизм в живописи, теперь это было актуально. Малларме и Орье писали ему хвалебные статьи. Наконец-то его заметили. Кто знает, может если б он остался тогда в Париже, то закончил бы свои дни благообразным старцем, всеми уважаемым метром в кругу учеников. Но Гоген не мог не уехать. Он шел навстречу своей мечте.
Все устраивалось и налаживалось с легкостью, к какой он не привык. Его последние дни в Париже протекали в обстановке триумфа. Символисты устроили ему прощальный банкет, на котором председательствовал Малларме. Присутствовали почти все его друзья - Монфред, Орье, Шарль Морис... Художника чествовали сорок человек. Малларме первым поднял бокал: "Господа, начнем с самого важного - выпьем за возвращение Поля Гогена, но при этом отдадим дань восхищения великолепной совести художника, которая в расцвете таланта изгоняет его в дальние страны - к самому себе, чтобы он мог почерпнуть там новые силы." Когда через несколько лет исхудавший и больной Гоген ненадолго вернется в Париж, чтобы снова, уже навсегда, уехать на Таити, о нем уже никто не вспомнит. Но кто знал тогда в 91-ом, что все сложится именно так. Один Гоген осознавал, пожалуй, на что идет. Перед самым отъездом художник признался своему другу, писателю Шарлю Морису, что никогда не был так несчастлив, что только теперь понял какую чудовищную жертву принес во имя искусства. У него больше не было семьи, не было жизни, у него была только живопись.
Кокосовые пальмы, океан, солнце, смуглые женщины, "Дом наслаждений", "Рождество", "Великий Будда", "Сбор плодов", "Материнство", "Идол с поднятыми руками", "Откуда мы?" постоянные дрязги с правительством острова, а потом смерть в 54 года от сердечного приступа, а может еще от чего-то. Один раз он написал Монфреду в Париж: "Может я слишком любил живопись."
У знаменитого немецкого писателя Томаса Манна есть замечательный рассказ "Тонио Крегер". Рассказ о судьбе художника. О вечном противостоянии жизни и искусства и об их нераздельности. Борьба и поиск - таков удел художника. Таков был удел Поля Гогена.
"Он оглядывался назад, на годы, прожитые с того дня по нынешний. Вспоминал о мрачных авантюрах чувства, нервов, мысли, видел самого себя, снедаемого иронией и духом, изнуренного и обессиленного познанием, изнемогшего от жара и озноба творчества, необузданно, вопреки укорам совести, бросающегося из одной крайности в другую, мечущегося между святостью и огнем чувственности, удрученного холодной экзальтацией, опустошенного, измученного, больного, заблудшего, и плакал от раскаяния и тоски по родине.
Вокруг было темно и тихо. И только снизу, приглушенная, убаюкивающая, доносилась до него сладостная и пошлая мелодия
жизни."
Вечером 31 марта 1891 года Гоген сел в поезд, чтобы ехать в Марсель, откуда выходило судно «Океания» курсом на Таити. Несколько друзей проводило его на Лионский вокзал и помогло тащить багаж, включавший ружье, валторну, две мандолины и гитару. Ружье было необходимо для охоты в лесах острова, конечно же, дремучих и богатых экзотической дичью. А музыкальные инструменты казались еще более уместными там, где, как считал Поль, счастливые туземцы проводили все свое время по принципу вахине, ава э упа-упа, т. е., «женщины, вино и танцы»…
На борту парохода, седьмого июня, Гоген отпраздновал свое 43-летие. Он был еще весьма крепок, силен, как и положено бывшему моряку и землекопу, хотя много курил и налегал на выпивку. Болезнь, подхваченная Полем в злачных местах Парижа, когда он вынужденно вел холостяцкий, «богемный» образ жизни, пока дремала в глубинах тела…
Два дня спустя, на рассвете, когда судно прошло через узкий проход между коралловыми рифами, остров мечты предстал перед художником во всей своей красе. Таити представляет собой не что иное, как вершину гигантского подводного вулкана; конус горы, некогда извергавшей пламя и лаву, высится над морем на две с лишним тысячи метров. Гоген видел синевато-серые мрачные склоны, головокружительные обрывы…
Пейзаж напоминал лунный. Но, когда корабль подошел еще ближе, краски острова волшебно изменились. Оказалось, что горы и их отроги, сбегающие к морю, почти сплошь покрыты лесами и огромными ярко-зелеными папоротниками. А за излучиной залива вставала сплошная стена деревьев, усыпанных красными цветами. За этим сказочным лесом пряталась столица Таити, город Папеэте…
Раздвинулся цветочно-лиственный занавес, и сошедший на берег Гоген испытал первое из своих бесчисленных разочарований в «тропическом раю». Вместо ожидаемых бамбуковых хижин, крытых пальмовым листом, он увидел шеренги лавок и кабаков, безликие дома из дерева или неоштукатуренного кирпича, под железными крышами. А полинезийцы вовсе не походили на нагих загорелых Адамов и Ев, ради наслаждения писать которых на полотне и делить их беззаботную жизнь Поль обогнул половину земного шара. О фигурах женщин вообще нельзя было судить, поскольку христианские миссионеры заставили их носить длинные бесформенные платья. Единственным украшением вахине были их густые, блестящие волосы…
Теперь посмотрим на женщин Поля Гогена...
|