Мой дорогой Тео,

сегодня я уже написал тебе рано утром, после чего пошел продолжать очередную картину - сад, залитый солнцем. Затем я отнес ее домой и опять ушел на улицу с новым холстом, который тоже использовал. А теперь мне захотелось написать тебе второй раз.

У меня еще никогда не было такой замечательной возможности работать. Природа здесь необыкновенно красива! Везде, надо всем дивно синий небосвод и солнце, которое струит сияние светлого зеленовато-желтого цвета; это мягко и красиво, как сочетание небесно-голубого и желтого на картинах Вермера Делфтского. Я не могу написать так же красиво, но меня это захватывает настолько, что я даю себе волю, не думая ни о каких правилах.

Итак, теперь у меня три картины, изображающие сад, что напротив моего дома; затем два Кафе и Подсолнухи, портрет Боша и мой автопортрет; затем красное солнце над заводом, грузчики песка, старая мельница.

Как видишь, даже если оставить в стороне остальные этюды, работа проделана немалая. Зато у меня сегодня окончательно иссякли краски, холст и деньги. Последняя моя картина, написанная с помощью последних тюбиков краски на последнем куске холста, - зеленый, как и полагается, сад - сделана одним чистым зеленым цветом с небольшой прибавкой прусской зелени и желтого хрома. Я начинаю чувствовать, что я стал совсем другим, чем был в день приезда сюда: меня больше не мучат сомнения, я без колебаний берусь за работ, и моя уверенность в себе все больше возрастает. Но какая здесь природа!

Я хожу в городской сад, что находится недалеко от улицы женщин легкого поведения. Мурье, например, никогда там не бывал, хотя мы почти каждый день ходили гулять в сады, с другой стороны их там целых три.

Понимаешь, в этом месте есть что-то от Боккаччо.

С одной стороны сад, из моральных соображений, обсажен цветущими кустами олеандров. Здесь есть еще платаны, карликовые ели, ива и зеленая трава. Во всем чувствуется некий пот, как на картинах Мане.

Пришли мне краски, холсты, деньги - столько, сколько сможешь, так как-то, над чем я сейчас работаю, будет лучше последних картин, посланных тебе. Я считаю, что мы не потеряем, а наоборот, заработаем на них. Если мне удастся сделать настоящую вещь, то, к чему я стремлюсь. Не может ли Томас одолжить мне две-три сотни франков на мое обучение? Тогда я бы смог заработать больше тысячи, и я не могу достаточно выразить, насколько я счастлив тем, что вижу!

Все это придает то осеннее вдохновение и энтузиазм, когда не замечаешь бега времени. Но берегись холодного зимнего ветра и отрезвления после праздника.

Сегодня, за работой, я много размышлял о Бернаре. В своем письме он преклоняется перед талантом Гогена. Он пишет, что считает Гогена настолько великим художником, что ему даже страшно; и все, что делает он, Бернар, по сравнению с работой Гогена так ничтожно. А ты знаешь, что этой зимой Бернар искал повод для ссоры с Гогеном. Но как бы то ни было, очень хорошо, что такие художники являются нашими друзьями, и, надеюсь, ими останутся, несмотря на их взаимоотношения. Я так доволен домом и работой, что, смею надеяться, и ты разделишь со мной эту радость, если будешь в настроении.

Недавно прочел статью о Данте, Петрарке, Боккаччо, Джотто и Боттичелли. Господи, какое огромное впечатление произвели на меня письма этих людей!

А ведь Петрарка жил совсем неподалеку отсюда, в Авиньоне. Я вижу те же самые кипарисы и олеандры, на которые смотрел и он.

Я попытался вложить нечто подобное этому чувству в один из своих садов, тот, что выполнен жирными мазками в лимонно-желтом и лимонно-зеленом цвете. Больше всего меня тронул Джотто, вечно больной, но неизменно полный доброты и вдохновения, живший словно не на земле, а в нездешнем мире.

Джотто - личность совершенно исключительная. Я чувствую его сильнее, чем поэтов - Данте, Петрарку, Боккаччо.

Мне всегда кажется, что поэзия есть нечто более страшное, нежели живопись, хотя последняя - занятие и более грязное, и более скучное. Но, поскольку художник ничего не говорит и молчит, я все-таки предпочитаю живопись. Дорогой мой Тео, когда ты увидишь здешнее солнце, кипарисы, олеандры, - а этот день, можешь не сомневаться, все-таки наступит, - ты еще чаще начнешь вспоминать прекрасные вещи Пюви де Шаванна -Тихий край и многие другие.

В этом родном краю Тартарена и Домье, где у людей, как ты знаешь, особый акцент, осталось много от греческой культуры, здесь есть Венера Арлезианская, как на острове Лесбос, и, несмотря ни на что, в ней чувствуется молодость.

Я нисколько не сомневаюсь, что однажды ты тоже узнаешь, что такое Юг.

Может быть, ты поедешь навестить Клода Моне в Антибе или найдешь другой способ попасть туда. Впрочем, когда дует мистраль, а это штука неприятная, здешние края можно назвать как угодно, только не тихими. Зато первый же безветренный день вознаграждает за вес - и как вознаграждает! Какая яркость красок, какая прозрачность воздуха, как нес ясно и как все вибрирует!

Завтра, в ожидании красок, начну рисовать. Теперь наступил момент, когда я решил не начинать больше картин с наброска углем. Это ни к чему не ведет: чтобы хорошо рисовать, надо сразу делать рисунок краской. Что касается выставки в Revue Independante - согласен, но пусть знают раз навсегда, что мы - .заправские курильщики и не сунем сигару в рот не тем концом.

Мы будем вынуждены продавать, чтобы иметь возможность сделать что-то лучшее. Потому что у нас тяжелое ремесло, несущее страдания, и мы не ищем уличных забав.

Сегодня после полудня меня навестила изысканная публика: четверо или пятеро сутенеров и дюжина подростков. которым особенно поправилось смотреть, как краски вылезают из тюбиков. Вот это - вся моя публика. Я теперь намереваюсь также смеяться над амбициями и известностью, как над этими ребятами и проходимцами с берегов Роны и улиц па окраине Арля.

Винсент, 1888.

Мой дорогой Тео,

на мой взгляд, чем тоньше растерта краска, тем больше она насыщена маслом. А мы, само собой разумеется, масло не очень жалуем.

Если бы мы писали, как мосье Жером и прочие иллюзионисты-фотографы, нам, понятное дело, требовалось бы очень тонко тертые краски. Мы же, напротив, отнюдь не удручены, если холст выглядит грубоватым. Следовательно, вместо того, чтобы тереть краску на камне бог знает сколько времени, разумнее тереть ровно столько, сколько потребно, чтобы она стала податливой, не заботясь о тонкости структуры, таким образом краски получаются более свежие и, возможно, менее склонные к потемнению. Я почти уверен, что если проделать такой опыт с тремя хромами, веронезом, французским суриком, кобальтом и ультрамарином, то краски окажутся более свежими и стойкими, а заодно и более дешевыми. Тогда за какую цену? Я уверен, что с этими красками у меня получится. Возможно, для марены и изумрудной зелени тоже. Я прилагаю здесь весьма срочный список.

Сейчас я работаю над четвертой картиной с подсолнухами. Она представляет собой букет из 14 цветов на желтом фоне, напоминающий тот натюрморт с айвой и лимонами, который я написал в свое время.

Помнишь, мы с тобой однажды видели в отеле Друо изумительную вещь Мане - несколько крупных розовых пионов с зелеными листьями на светлом фоне? И цветы были цветами, и воздуха хватало, и все-таки краски лежали густо, не то что у Жаннена.

Вот что я называю простотой техники. Должен тебе сказать, что все эти дни я пытаюсь работать кистью без пуантилизма и прочего, только варьируя мазок В общем, скоро сам увидишь.

Как жаль, что живопись так дорого стоит! На этой неделе я жался меньше, чем обычно, дал себе волю и за семь дней спустил целых 100 франков, зато к концу недели у меня будут готовы четыре картины. Если даже прибавить к этой сумме стоимость израсходованных красок, то и тогда неделя не прошла впустую. Вставал я рано, хорошо обедал и ужинал и работал напряженно, не ощущая никакого утомления. Но ведь мы живем в такое время, когда наши работы не находят сбыта, когда они не только не продаются, но, как ты видишь на примере Гогена, под них не удается даже занять денег, хотя сумма нужна ничтожная, а работы выполнены крупные. Поэтому мы целиком отданы на волю случая. И боюсь, положение не изменится до самой нашей смерти. Если нам удастся хотя бы облегчить существование тем художникам, которые придут вслед за нами, то и это уже кое-что.

И все-таки жизнь чертовски коротка, особенно тот ее период, когда человек чувствует себя настолько сильным, чтобы идти на любой риск.

Кроме того, есть основания опасаться, что, как только новая живопись завоюет признание, художники утратят былую энергию.

Во всяком случае, хорошо уже и то, что мы, сегодняшние художники, -не какие-нибудь декаденты. Гоген и Бернар говорят теперь о том, что надо рисовать, как рисуют дети. Я, пожалуй, предпочел бы это живописи декадентов. С какой стати люди видят в импрессионизме нечто декадентское? Ведь дело-то обстоит как раз наоборот.

(Одна из картин с подсолнухами на фоне королевской синей украшена "ореолами", то есть каждый предмет окружен дополнительной полосой цвета, являющегося дополнительным к тому, который служит фоном для предмета). До скорой встречи.

Винсент, Арль (август 1888)